Неточные совпадения
Я отвечал, что много есть людей, говорящих то же самое; что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду; что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев
общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и что нынче те, которые больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как
порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво...
— Все это баловство повело к деспотизму: а когда дядьки и няньки кончились, чужие люди стали ограничивать дикую волю, вам не понравилось; вы сделали эксцентрический подвиг, вас прогнали из одного места. Тогда уж стали мстить
обществу: благоразумие, тишина, чужое благосостояние показались грехом и
пороком, порядок противен, люди нелепы… И давай тревожить покой смирных людей!..
Автор берет
пороки образованного
общества, как будто неотъемлемую принадлежность просвещения, как будто и самое просвещение имеет недостатки: тщеславие, корысть, тонкий обман и т. п.
Кажется, смешно и уверять, что эти
пороки только обличают в человеческом
обществе еще недостаток просвещения.
Тебя облек я во порфиру
Равенство в
обществе блюсти,
Вдовицу призирать и сиру,
От бед невинность чтоб спасти,
Отцом ей быть чадолюбивым,
Но мстителем непримиримым
Пороку, лже и клевете;
Заслуги честью награждати,
Устройством зло предупреждати,
Хранити нравы в чистоте.
Вы толкуете о беззаконности наказания, а сами отлучаете от нашего
общества людей, имеющих самые обыкновенные
пороки.
Здесь бывают все: полуразрушенные, слюнявые старцы, ищущие искусственных возбуждений, и мальчики — кадеты и гимназисты — почти дети; бородатые отцы семейств, почтенные столпы
общества в золотых очках, и молодожены, и влюбленные женихи, и почтенные профессоры с громкими именами, и воры, и убийцы, и либеральные адвокаты, и строгие блюстители нравственности — педагоги, и передовые писатели — авторы горячих, страстных статей о женском равноправии, и сыщики, и шпионы, и беглые каторжники, и офицеры, и студенты, и социал-демократы, и анархисты, и наемные патриоты; застенчивые и наглые, больные и здоровые, познающие впервые женщину, и старые развратники, истрепанные всеми видами
порока...
Мимо корыстных расчетов, окруженная вполне заслуженным общим уважением, эта женщина, не получившая никакого образования, была чужда многих
пороков, слабостей и предрассудков, которые неодолимо владели тогдашним людским
обществом.
Изведав опытом, под влиянием христианского воздействия, тщету плодов насилия, люди иногда в одном, иногда через несколько поколений утрачивают те
пороки, которые возбуждаются страстью к приобретению власти и богатства, и, становясь менее жестокими, не удерживают своего положения и вытесняются из власти другими, менее христианскими, более злыми людьми и возвращаются в низшие по положению, но высшие по нравственности слои
общества, увеличивая собой средний уровень христианского сознания всех людей.
Я говорил только, что в наше время… (начинает тихо и постепенно одушевляется)
общество мало-помалу бросает прежнее равнодушие к
пороку, слышатся энергические возгласы против общественного зла…
Иной действительный статский советник из молодых превосходно довольствуется ласками своей кухарки или какой-нибудь несчастной, гуляющей по Невскому, но послушать его, так он заражен всеми
пороками Востока и Запада, состоит почетным членом целого десятка тайных предосудительных
обществ и уже на замечании у полиции.
— Не льстить
пороку. Мы проклинаем
порок только за глаза, а это похоже на кукиш в кармане. Я зоолог, или социолог, что одно и то же, ты — врач;
общество нам верит; мы обязаны указывать ему на тот страшный вред, каким угрожает ему и будущим поколениям существование госпож вроде этой Надежды Ивановны.
И это было великое дело — восстать на
пороки сильные, господствующие, распространенные во всех классах
общества, начиная с самых высочайших, и чем выше, тем больше, по крайней мере в отношении к первому.
Большая часть описаний, намеков и острот слишком общи и выражают скорее общечеловеческие страсти, нежели
пороки тогдашнего
общества.
Видно, что
общество не довольствовалось одним изображением
порока, а требовало еще указания на то, что в нем именно дурно и почему, — требовало поддержки и возбуждения для себя в прямом поучении, которое можно бы было просто принять, не трудясь над размышлением и обсуживанием предмета.
В особенности сатирики отличались этим, и даже чем острее, чем резче была сатира, тем с большим чувством говорилось в ней о благодеяниях, изливаемых на народ императрицей, как будто бы автор хотел этим отстранить от себя всякий упрек в свободоязычии и старался заранее показать, что он предпринимает обличать
пороки единственно по желанию добра
обществу.
Но пока будет существовать стремление к почестям помимо заслуги, пока будут водиться мастера и охотники угодничать и «награжденья брать и весело пожить», пока сплетни, безделье, пустота будут господствовать не как
пороки, а как стихии общественной жизни, — до тех пор, конечно, будут мелькать и в современном
обществе черты Фамусовых, Молчалиных и других, нужды нет, что с самой Москвы стерся тот «особый отпечаток», которым гордился Фамусов.
Несколько лет уже русская литература льстила
обществу, уверяя, что в нем теперь пробудилось самосознание, раскаяние в своих
пороках, стремление к совершенствованию; а русское
общество похваливало литературу за то, что она так старается вызолотить горькие пилюли, которые наконец заставила его принимать прошедшая его жизнь.
Надеемся, всякий согласится, что
общество, в котором господствуют подобные
пороки, не совсем удобно превозносить за глубокое проникновение нравственными началами христианства.
Она всегда шла позади жизни, тогда как по своему исключительному положению среди нашего
общества могла опережать ее; она видела
порок только тогда, когда он был уж уличен, опубликован и всенародно наказан; ранее она не осмеливалась дотронуться до него.
Полнейшего выражения чистой любови к народу, гуманнейшего взгляда на его жизнь нельзя и требовать от русского поэта. К несчастью, обстоятельства жизни Лермонтова поставили его далеко от народа, а слишком ранняя смерть помешала ему даже поражать
пороки современного
общества с тою широтою взгляда, какой до него не обнаруживал ни один из русских поэтов…
Разумеется, фальшивое положение в
обществе, зрелище злоупотреблений, невежества и
порока — тяжело действует на всякую благородную натуру и вызывает ее на борьбу со злом.
Начав ползком, как кот, подкрадываться к цели, Горданов чувствовал уж теперь в своих когтях хвосты тех птиц, в которых хотел впиться. Теперь более чем когда-либо окрепло в нем убеждение, что в нашем
обществе все прощено и все дозволено бесстыдной наглости и лицемерием прикрытому
пороку.
Сила, ум, цепкая наблюдательность, своеобразная форма, беспощадный реализм всего миропонимания; а рядом с этим склонность к обличениютого, что ему было не по душе в новом строе
общества и литературы, грубоватость приемов, чувственность, чисто русские слабости и
пороки — малодушие, себе на уме, приобретательская жилка.
Живя в веке развращенном, в
обществе, в котором обольщение считалось молодечеством и
пороки такого рода нянчились беззакониями временщика, свивавшего из них свои вожжи и бичи; зараженный общим послаблением нравов и порабощенный своей безрассудной любви, Волынской думал только об удовольствиях, которые она ему готовит.
Получив ли от природы направление к этому
пороку, утвержденный ли в нем чувством собственных достоинств, дававших ему первенство в семействе, в училище и в
обществе, избалованный ли всегдашним, безусловным согласием невежд и ученых, он забывал иногда смирение евангельское, неприметно поклоняясь своему кумиру.
„Тебя облек я во порфиру
„Равенство в
обществе блюсти,
„Вдовицу призирать и сиру,
„От бед невинность чтоб спасти;
„Отцем ей быть чадолюбивым,
„Но мстителем непримиримым
„
Пороку, лжи и клевете;
„Заслуги честью награждати,
„Устройством зло предупреждати,
„Хранити нравы в чистоте.
Этот добродетельный человек основал в городе рабочий дом, богадельню и училище, помня, как он говорил, что
пороки не иначе можно изгнать из
общества, как удовлетворением трех главнейших потребностей человека: укреплением тела, очищением сердца и просвещением разума.
Так что стоит только человеку в мыслях хоть на время освободиться от того ужасного суеверия возможности знания будущего устройства
общества, оправдывающего всякого рода насилия для этого устройства, и искренно и серьезно посмотреть на жизнь людей, и ему ясно станет, что признание необходимости противления злу насилием есть не что иное, как только оправдание людьми своих привычных, излюбленных
пороков: мести, корысти, зависти, честолюбия, властолюбия, гордости, трусости, злости.